Президент фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская — о том, как изменилась жизнь сирот после начала реформы детдомов.

В сентябре прошлого года вышло правительственное постановление № 481, определяющее новый облик системы учреждений для детей-сирот. В нем говорится об устройстве детей в семьи как о главном приоритете, о том, что дети в интернатах должны жить в небольших группах в условиях, приближенных к семейным, о том, что между изъятием из семьи и помещением в детский дом дети не должны по несколько месяцев проводить в больницах, и о многом другом. Благотворительный фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» провел мониторинг 20 детских сиротских учреждений в 11 регионах. Как исполняется постановление правительства, что изменилось в детских домах и интернатах и какие главные проблемы предстоит решать властям и обществу в ближайшие годы, президент фонда Елена Альшанская рассказала в интервью корреспонденту «Известий» Роману Крецулу.

— С момента принятия постановления прошел почти год. Произошли ли какие-то сдвиги, можно ли говорить о кардинальном изменении ситуации?

— Не следует ожидать, что ситуация принципиально изменится за один год. Такого срока недостаточно, особенно с учетом того, что во многих регионах не было выделено на это финансирования. Мы увидели, что принципиальных изменений пока еще нет, но во всех учреждениях есть понимание, что они должны меняться. И какие-то процессы начались уже практически везде.

— Что уже видно невооруженным глазом?

— Везде идет ремонт, детдома пытаются переоборудовать в помещения квартирного типа. Ставятся задачи по пересмотру штатного расписания. К сожалению, многие учреждения не понимают сути реформы и воспринимают ситуацию с точки зрения каких-то внешних признаков: того же самого ремонта, тех же самых групп, которые должны быть распределены по помещениям квартирного типа. Тому, что связано с ремонтом и перегородками, уделяется основное внимание.

Но в то же время мы столкнулись с непониманием концептуальных вещей, которые стоят за текстом постановления: про привязанность, про травму и стресс ребенка. А ведь на уровне и властей региона, и директоров детских учреждений, и персонала должно быть понимание, для чего это всё делается.

— В чем выражается это непонимание, как конкретно это сказывается на судьбе детей?

— Постановление запрещает переводить детей из группы в группу. Очень часто нас обманывали. Не раз нам говорили, что никого не переводят. Когда мы начали детально разбираться, выяснилось, что и переводы из группы в группу остались, и более того, бывает, что ребенок поначалу попадает в больницу, а потом поступает в учреждение — а это напрямую запрещено постановлением. И персонал не считает это перемещением, когда ребенок из семьи попадает в больничную палату без нормальных условий для маленького ребенка в такой ситуации. А зачастую и после этого, придя в учреждение, он попадает не в группу, а в карантинный блок или изолятор.

— Главное направление реформы — приоритет устройства детей в семьи и возврата их родным родителям. В этом смысле что-то меняется?

— Два года назад мы столкнулись с ситуацией, когда на анкетах детей с тяжелыми диагнозами было написано «Семейному устройству не подлежит». Мы это встречали не в одном и не в двух учреждениях. Сегодня руководители детдомов понимают, что им ставят задачи по устройству. Есть ряд учреждений, в частности, в Москве, во Владимирской области, где идет какое-то семейное устройство. Нельзя сказать, что очень активно, но тем не менее процесс явно идет и ситуация очень отличается от той, что было в предыдущие годы: во многих учреждениях раньше за десять лет не было ни одного устройства детей в семьи.

Но есть учреждения, где ситуация принципиально не поменялась и семейное устройство фактически отсутствует. Для них первоочередная задача — не семейное устройство детей, а возвращение их в кровную семью, потому что значительное число детей там находятся по заявлениям родителей. Это еще одна проблема, которую мы выявили: многие родители пишут заявление на получение социальных услуг в стационарной форме в связи с трудной жизненной ситуацией. По сути, ребенка отдают в учреждение на временное пребывание, но оно зачастую длится до его совершеннолетия: если ребенок с нарушениями развития, тяжелая жизненная ситуация в его семье не проходит.

— Много ли таких детей?

— Около 30%, если говорить обо всех учреждениях, а в домах ребенка и детских домах-интернатах для умственно отсталых детей по понятным причинам их доля может достигать 70%.

— Почему так много родителей отдают детей на содержание в сиротские учреждения?

— Приведу пример. Несколько лет назад одна женщина, которой оказывал помощь наш фонд, осталась одна с тремя детьми и беременная. Муж ушел. Они жили в стесненных условиях без средств к существованию. Когда она обратилась в органы опеки с просьбой оказать ей какую-то временную поддержку, единственное, что ей предложили, — всех троих детей разместить в разные учреждения для детей-сирот. Если бы она согласилась, был бы велик шанс, что одинокая беременная женщина не изменила бы свою жизненную ситуацию, чтобы потом детей забрать. И они бы там остались.

А если в семье рождается ребенок с особенностями развития, ситуация такова, что ни одно образовательное учреждение в округе его не берет. Мать-одиночка не может отдать ребенка ни в детский сад, ни в школу в шаговой доступности. Если он всё время остается дома, мама не может физически работать, и тогда им не на что жить, потому что на пособие по инвалидности прожить невозможно. В итоге единственный вариант, который ей предлагает соцзащита, — отвезти ребенка в профильный интернат, который находится на другом краю региона и куда она не может даже на выходные поехать. Такая ситуация не только в Московской, но и в Ленинградской области.

То есть единственный вариант помощи, которой предлагают маме с таким ребенком — разлучить их, в общем-то, навсегда.

— Вы не находите это странным? Разве поддержка семьи была бы более затратной, чем брать на государственное содержание детей при живых родителях?

— Предположим, из семьи изымают пять детей на основании того, что семья живет в неподходящих жилищных условиях. Достаточно подсчитать, во сколько обходится государству содержание пяти, к примеру, изъятых из одной семьи детей и сколько стоят пять квартир, которые им должно предоставить государство. На эти деньги можно оказать поддержку сотням семей, довести их до нормального состояния. Вместо этого государство берет на содержание пять человек, которые потом не могут социализироваться, — и это опять же связано с особенностями содержания детей в сиротских учреждениях.

— Есть ли, на ваш взгляд, прямая заинтересованность директоров учреждений в том, чтобы у них было как можно больше воспитанников в связи с особенностями финансирования?

— С нашей точки зрения, надо менять подход к составлению сметы и госзадания для этих учреждений. Проблема в том, что в разных регионах они разные. Но принцип один и тот же: исходя из количества детей, или, как это даже во многих местах называется, «оборота койко-мест», планируется количество взрослых вокруг них. С одной стороны, в этом есть понятная логика. Но эту систему нужно делать более гибкой. Иначе получается, что как только у нас снижается количество детей, нам надо увольнять взрослых.

— Что вы намерены предпринять на основании данных, собранных в ходе мониторинга?

— На прошлой неделе прошел вебинар в Общественной палате, по итогам которого принято решение провести мониторинг детских учреждений по всей России, основываясь на нашем опыте.

Информацию, которую мы собрали в ходе мониторинга, мы уже донесли до правительства. Теперь мы должны донести ее и до общества. Очень важно, чтобы люди знали, что происходят такие изменения. Должно быть понимание, что дети должны быть в семье, а не в детском доме, что в детском доме они должны быть максимально приближенными к социализации и не должны быть изолированными от других детей.

Роман Крецул, Известия